Море на краешке блюдца

- Ненависти к этим десяти дням уже не осталось. Только тупое подчинение, когда было особенно жарко, – спала. На обед не ходила вот уже неделю, закрывала окно, ложилась в своей комнатке, накрывалась пододеяльником и смотрела на обойные цветочки. Подолгу, по часу или полтора.

Вечером было легче – можно было сходить в маленький кинотеатр или просто покушать то вкусное, что готовили прямо на улице в импровизированных кафешках. Но только не море! То, ради чего я сюда ехала (прочла на верхней полке поезда три детектива), мне стало безразлично.

Первый день был обворожителен. Нас довезли до базы, показали комнатки и рассказали, как выйти к морю. Лестница… Метров на 300-400 вниз. Сначала крутые бетонные ступени… потом витая, с разноцветными перилами… потом просто старые деревянные ступени… но вся она была единым стремлением – вниз. Стоя вверху, так не хочется спускаться туда… залив, широкий, солнечный… внизу он будет лишь ровной бело-синей льдинкой, а отсюда видно, как он живет, дышит. Но стремление вниз росло… медленно, но заставляло идти по лестнице ниже, еще пара десятков ступеней… ниже, еще один поворот, смеющиеся ребята, которые бегом с надувными матрасами спешат вниз, расталкивая остановившихся отдохнуть перед подъемом степенных леди… ниже, ниже… запах соли совсем не обманывает, он действительно близко… еще шагов 30 и … мелкая галька, чайки и белые пенистые осколки огромной чашки – это Оно… море!

Сплошная нелепость… первое наблюдение – никого не интересует моя большая чашечка из сервиза. Вот та дама, на фоне которой я выгляжу такой же нелепостью, потому как цвет моей кожи еще не привык к здешнему высокому расположению крышечки заварочника (таким мне показалось солнышко). Она будто звенела в небе, и все прятали глаза, кто под шляпки, кто под зонтики, красиво выставив бочек или левую ножку. Та дама спала прямо тут, усугубляя действие золотистой крышечки на ее плечи, и ей было все равно до тихого шуршания воды, до раскаленных, побелевших камушков. Пестрые подстилки и разноформенные зонты на неровном донышке блюдца…Их было так много. Жарко, напряженно застыл воздух. Я ушла… Вернулась вечером, ходила по берегу, волны приятно щекотали, накатываясь пенными краешками. Но ничего вокруг не изменилось, все те же завитки по краешку блюдца, те же узорчики равнодушия, невидения, отказа понять то, что существует вокруг, в каждом сантиметрике воздуха. Мне не полюбилось море. Я не спускалась по лестнице вниз, вот уже девять дней я смотрела на залив сверху, нашла для себя местечко, откуда не было видно блюдце, только чашечка. Пожалуй, эта фарфоровая пара для меня была гораздо милее по отдельности…

Так прошло еще три дня. Завтра ехать домой. Радость, облегчение, что не увижу больше эту кошмарную лестницу...

Сегодня засиделась в кино… Долго гуляла – в корпус не пустили… поздно. Около часа, фонарей нет, ларьки закрыты, дискотечная музыка стихла… Я сидела Там и смотрела на залив. Темнело резко, Оно уже слилось с небом… Я пошла вниз, вниз по опустевшим ступенькам, держась за невидимые, на ощупь памяти разноцветные перила, ниже… Звук стал ярче – соль ударила в лицо и нос, воздушная соль… Остывшая галька приятно холодила, я шла близко, вслушиваясь в Него, всматриваясь… чувствуя его собой…

Гавань. Конус… выступ в море… стояла, видела… непереносимое одиночество. Ночь. Я вижу Море, огромное море и ничего больше, сзади море, и я смотрю в даль на водяные блики луны, нежно покачивающиеся перед взором. Остров. Маленький, неподвижный. И я одна, а вокруг море… Одна во всем Мире! И больше нет ничего, только воздух… Страх, отчаяние… облегчение… спокойствие. Только я и моя любимая, согретая руками, наполненная любимым горьковатым ароматом запаха чашка. Мой маленький мирок одиночества. Душа… Мысли… Все слилось в эту лунную дорожку на воде… Чувства разнеслись воздухом в стороны, по морю далеко… И чувство непонятного спокойствия уносилось туда же. И снова резкая боль одиночества, когда некому показать это, когда нет того, кто увидит мое чувство в воздухе, кто услышит его вместе с солью… И страстное желание взять за руку, отвести на самый край и сказать: «Смотри, это все наше! Наше… потому, что только мы с тобой видим весь этот мир! Ты чувствуешь биение ветра? Голос лунных капель? Мне хотелось только показать их Тебе, чтобы Ты никогда, никогда не смог забыть их… Это великое одиночество от всех других, связь только двух рук и Мира, такого же одиноко-огромного! Смотри же туда, там маяки, корабли, звезды! Я покажу их только Тебе…» Села на влажные камушки, положила голову на колени и… спала, видя Тебя, еще не зная, кто Ты и как Ты назовешь меня… не видя Твоих глаз, я знала, что этот сон о тебе, непременно и только о Тебе…

Разбудили морось дождя и шум непременного прибоя. Было пять утра… Сквозь серые облака пробивалось солнце. Я попрощалась с ним, прошла мимо спящей вахтерши в комнату, собрала вещи и долго еще смотрела на обойные цветы - они были наполнены новой силой и красотой, я видела вовсе не их, это был… Мой мир и Моя фарфоровая чашка, которую я больше никогда не увижу.

Я ехала домой. Снился сон: разбитая чашечка, красно-коричневые черепки, и только одно никогда не изгладится, останется ощущением даже не в сознании, а где-то выше, слабее, где оно будет постоянно мучить забытой памятью, но… будет видится в настроениях снов… это свет маяка, которой Мы тогда нарисовали, и Твой образ.

Наташа Афонина.